ВОПИЮЩИЕ В ПУСТЫНЕ / эссе о (не)справедливости / Елена Сазанович
«Иногда корабль перестает тонуть, как только его покидают крысы» (Лешек Кумор)
Говорить о справедливости лучше всего в пустыне. Там просто нет собеседников. Солнце, пески, иногда одинокий верблюд, которого не уличить в несправедливости мира… Думать о несправедливости лучше всего на природе. Деревья, трава, птицы, насекомые, звери. В сущности, законы природы тоже несправедливы и не всегда оправданны. Но их оправдывает то, что думать на природе могут только люди. Флора и фауна не думает, а просто живет. Они не пишут законов, не следят за их исполнением, хотя в силу инстинкта исправно им следуют. Следуют законам природы.
Но даже на природе размышления о (не)справедливости могут привести, в лучшем случае, к недоумению, растерянности или бессоннице. В худшем - к нервному срыву, сумасшествию. Или гибели. Умирать никто не хочет. Тем более за справедливость. Особенно сегодня, когда ее просто нет. Кто хочет умирать за то, чего просто нет?.. Поэтому лучше всего остановиться в пустыне. Остановиться на том, что справедливость может прижиться лишь в пустыне. Где никого и ничего. Возможно, кроме нее. Где нет борьбы за нее, нет войн, нет голода, страха, неудач, провалов, обид и чувств. Чувства в пустыне излишни.
И.Н. Крамской. Христос в пустыне (1872)
Впрочем, как ни странно, мир сам по себе справедлив. Без людей. Справедливо идут дожди, справедливо бушует торнадо, справедливо наступает весна и даже справедливы землетрясения. Такая справедливость прекрасно может существовать, развиваться, побеждать. Без людей. А люди могут существовать только, когда ее нет. Наверное, поэтому они и не живут в пустыне. Они из века в век создают так называемую цивилизацию. С прогрессом, урбанизацией, модернизацией, высокими нанотехнологиями. И с полнейшим упадком разума, чувств, душевности и духовности. Одно прямо противоположно другому. Чем выше цивилизация, тем не цивилизованнее человек. Возможно, мы сегодня войдем во вселенскую историю (если история на этом закончится, что вполне допустимо) как самая цивилизованная планета с самыми нецивилизованными обитателями. Из всей Вселенной мы захотели взять самое худшее. Мы добровольно отказались от красоты мира и его совершенства. Нам оказалось достаточно его технологий.
И что такое справедливость? Есть ли она? Была ли когда-нибудь? Или будет? Любое понятие становится более-менее понятным, когда его воспринимают всерьез. В обратном случае его просто нет, не существует в природе. И его так легко назвать по-другому.
Справедливость, как и все абстрактные понятия, относительна. Мы рождаемся по-разному. Одни легко, другие трудно. Мы живем по-разному. Одни беззаботно, другие в лишениях. Мы умираем по-разному. Один в мучениях, другой безболезненно. Мы разные. Мы умные и не очень. Красивые и не очень. Здоровые и не очень. Удачливые и не очень. И это не зависит от нашей родины, от социально-экономического строя. Насколько бы он ни был совершенен и справедлив. Может, это просто называется жизнью? Может, мучениями в ней? Но почти каждый хочет совершенства. Чисто по-человечески, каждый хотел бы равенства. Это заложено в нашей природе. Мы все хотим быть красивыми, здоровыми, умными, успешными, реализованными в жизни и безбедными. Только на одни желания мы имеем право, а на другие нет. Наши права выборочны. Нам разрешается заявлять о несправедливости природы, а о несправедливости мира – нет.
В вопросе о справедливости важна именно борьба за нее, именно она движет вперед человечество. Чтобы хотя бы сгладить, несколько уравновесить, пригладить неровные стороны мироустройства. Причем борьба – это не обязательно и не всегда оружие, и даже не всегда слово (хотя оно обязательно). Это и мысли, и поступки, и сила воли, и грамотность, и совесть, и достоинство, и ум.
Был и рабовладельческий строй. Но жили, полагая - так надо. Других вариантов не было. Полагали. Пока не нашелся человек, заявивший: так жить нельзя! Да, восстание рабов не победило. Но задуматься заставило. О чем? О цивилизации. О единственном реальном спасении. Не рабов, а хозяев путем безболезненного усовершенствования общества. Был и феодальный строй. И вновь – восстания и замена справедливости цивилизационными понятиями. Ведь проще заткнуть рот куском хлеба или кусочком свободы, чем вытравить мысли. Капитализм, говорят, есть самый цивилизованный строй, явившийся миру. Правда, не спрашивая у мира согласия. И виртуозно ему внушивший, что он самый справедливый. Насколько возможно. Без суда, без следствия, без апелляций. Почти божественный. Высшая формация, потолок. Дальше не прыгнешь. Любое отклонение от него – преступление. А кто хочет быть преступником? Если почти божественное. Капитализм демократичен, он не доказывает, что идеально устроен. Но и других заявлений не принимает. «Капитализм плох, но ничего лучше еще не придумали…» Или он – или ничего. В нашей стране случилось второе. Или кто-то так хотел, чтобы так случилось в обществе, которое когда-то называлось справедливым? В котором все было относительно хорошо. Еще бы чуть-чуть – могло стать совсем хорошо. А это уже для мира плохо. Не разрешили. Теперь вспоминать о прошлом нерентабельно, контрпродуктивно, короче – опасно. Мы и молчим. Потому что устали, потому что достало, потому что мы уже другие, потому что выбор мучителен, особенно, когда его нет.
Как ни чудовищно звучит, но и фашизм тоже мог бы стать определенным справедливым обществом (если бы не победа СССР). Потому, что с ним бы смирились (те, кто выжил - не самые, наверняка, лучшие) и приняли бы, чтобы выжить. Пока вновь не нашелся хотя бы один несогласный человек…
В годы войны все были не согласны. Если бы герои Великой Отечественной увидели лица своих потомков, услышали, о чем они говорят и мечтают, узнали, за что и за кого они в итоге погибли?! Впрочем, они все равно бы погибли. Они погибали за справедливость. И цену ей не назначали. И индульгенциями не торговали. И не торговались за будущее своей страны. Они в нем были уверены.
Нельзя не признать, что в нашем несправедливом мире есть общества почти справедливые. Их очень мало, но они есть. Остальные – приблизительно справедливые. Просто несправедливые. И чудовищно несправедливые.
Странам с почти справедливым государственным устройством разрешается быть такими по ряду причин. (О последних можно догадываться, но, скорее всего, их никогда не узнаем. Замалчивать сегодня умеют настолько же искусно, насколько искусно пользуются свободой слова. Методы одинаковы). Этим почти справедливым странам выдана индульгенция на справедливость. Их вообще можно перечислить по пальцам. Например, Швеция и Норвегия. И факт остается фактом: там действительно хорошо. Хорошо живется любому. И здоровому, и больному, и несчастному, и счастливому, и с Богом в душе, и без. И богатому, и… нет, бедных там нет. Там хорошо живется и собакам, и кошкам (бездомных там тоже нет). И жалеть в этих странах некого. Немного жутковато, когда некого пожалеть. Там очень хорошо, и там очень хорошо можно сойти с ума. Но это про нас. Те, кто там родился, с ума не сойдут. Для этого нужно много ума. А те, кто сбежит туда в очень пожилом возрасте, сойти с ума не успеют, да и не будет причин.
Этим странам разрешили жить одинаково хорошо. У них есть даже пресловутое равенство, над которым у нас до сих пор издеваются. Им не нужно искать обозначение строя. Им вообще не нужно придумывать для себя характеристики. Придумывают сомневающиеся. А им думать просто не надо. Видно, эти страны когда-то сильно угодили «мировому сообществу». Да и человеческий материал там оказался подходящим. Послушным, слегка отмороженным (возможно от климата), и главное – абсолютно безопасным. Они никогда не вмешиваются в мироустройство, даже не задумываются о мире и не жалеют его. Они махнули на мир рукой, пусть мир мучается без них. Они остановились в тихой гавани.
Это мы слишком настойчиво, слишком честно и слишком смело спасали этот мир на протяжении веков. Настойчивых, смелых, честных мир не прощает. Разве что они остаются в веках. В памяти. Но и это уже оспоримо.
Нам не разрешили жить ни в почти справедливом обществе, ни в приблизительно справедливом, ни в просто несправедливом. Нам не разрешили жить не просто хорошо, а хотя бы кое-как, чтобы это немного было похоже на жизнь. Мы получили разрешение лишь на чудовищно несправедливое государство. И понятно почему. Слишком уж хотели всеобщей правды, слишком о ней мечтали, слишком романтизировали этот далеко не романтичный мир. И уж слишком сильно чувство справедливости укоренилось в нас, как родимое пятно, как Родина. И столько веков не умирало. Нам и не разрешат жить нормально. Мы слишком многого хотели. Для всех. Мы боролись за всех, умирали за всех, голодали за всех, страдали за всех. За весь этот несовершенный мир, который, возможно, так мало стоит. И лишь сегодня, впервые за всю нашу историю мы, такие же голодные, несчастные, умирающие, боремся лишь за себя. За свою жалкую жизнь, которой уже нет цены. Не потому что она бесценна. А потому что и ломанного доллара не стоит. Сегодня каждый надеется выжить поодиночке. Это, возможно, проще. Как и проще скатиться в пропасть. Поодиночке.
Мы бросились за помощью к Богу. Все в его воле. Но, возможно, Бог идет навстречу тем, кто имеет волю. Волю на достойные мысли, достойные желания, достойную жизнь.
Думается, очень многие хотели бы жить сегодня в других странах – которым разрешено быть справедливыми. Согласились бы жить рядом с чужими соотечественниками, пусть слегка отмороженными, равнодушными, но в принципе искренне вежливыми и доброжелательными (другими они быть даже не сообразят). Мы бы сегодня и сами согласились быть отмороженными. И не потому, что не любим свою страну. Просто страны уже нет. Ее просто не существует. И любить уже нечего. И не существует наших соотечественников. Есть только дом, в котором мы родились. Дом, в котором живем теперь. И дом, который здесь уже не суждено нам построить. А Родины нет. Осталось ее название на карте и глобусе. Этого так мало… Нет Родины, которая боролась и побеждала. И вокруг нас уже не наши соотечественники. Это озлобленные, чужие люди. Или что-то из области фантастики – агрессивные инопланетяне, у которых вместо ума – денежная купюра, вместо сердца – денежная купюра, вместо совести – денежная купюра. Только – разных валют и номинала. Это они называют себя вершителями нашей страны и наших судеб. И это они думают, что в этом мире что-то значат. Пусть думают. Пока. Пока мир не одумается.
Безусловно, осталась история и культура. Их уничтожают, но уничтожат в последнюю очередь. Хотя начали в первую. Потому что их уничтожить сложнее всего. Но нет ничего невозможного. Особенно, когда всем уже давно все равно. И это уже не из области фантастики, если на карте или глобусе останется просто слово Россия, а в учебниках будет написано всего несколько предложений: Россия – страна с таким-то населением, такими-то природными ресурсами и таким-то климатом. Точка. Здесь жили… - и знак вопроса. Интересно, кто жил?
Когда-то одни вершили великую судьбу страны для потомков, для нас. Сегодня за нас и не для нас завершили ее печальную участь совсем другие. А где мы сами? Такое ощущение, что мы все во временном отъезде и вот-вот должны возвратиться на Родину. Все-таки, по-настоящему любовь к Родине понимаешь, когда теряешь ее, особенно не покидая ее пределы. Даже если любить уже нечего.
Даже, если у нас уже создано общество внутри общества. Оно немногочисленное, но именно оно заправляет нами – устанавливает законы (т.е. беззаконие), определяет понятия (т.е. бессмыслицу), навязывает вкусы (т.е. безвкусицу), переписывает историю и культуру (т.е. безвременье и бескультурье). Это лилипутское общество состоит из самых бессовестных и самых жадных, которым разрешено и равенство, и право. Сегодняшняя «справедливость» - только для них. Им разрешено быть одинаковыми. Одинаково богатыми, одинаково успешными, одинаково бездушными.
Самые глупые на авансцене. Тот, кто поумнее – за кулисами. Есть среди них и очень умные. Но это уже кукловоды. Им всем разрешено жить хорошо. Они тоже этого заслужили. Можно догадаться – как и за что. И кто виноват, что меньшинство победило? Учитывая, что демократические принципы почти всегда на стороне меньшинств. И эти одинаковые люди маленького общества так любят называть своими именами планеты. И порой так хочется, чтобы какой-нибудь ученый открыл планету, где они могли бы жить. Все вместе. И эту планету можно было бы увидеть только ночью, в телескоп. А лучше всего вообще не портить зрение…
Что, если бы Гулливер попал в общество лилипутов? И пытался установить свои высокие правила и законы? Вряд ли действия одиночки можно было бы назвать справедливыми.
Что, если бы человек попал в общество обезьян? Чтобы он делал среди животных, которые хотят жить именно так – бездумно, нагло, страдая обжорством и бессмысленными утехами. В этом случае человек, пытающийся что-то доказать, был бы несправедлив… Неужели так скоро случится и у нас? Из всех бессмысленных, тупых, безропотных, наглых и жадных останется только один, похожий на человека? Белая ворона в стаде горилл, где по их законам царит полная справедливость. Но у любой вороны есть шанс взлететь. Там, в небе, все гораздо честнее и справедливее. Как и в пустыне.
Мучительно больно за бесцельно прожитые годы, которые проходят мимо нас. Но делаются нами. И растворяются в пространстве, как «дым отечества». И вряд ли эти годы кто-то осмелится назвать справедливыми. Разве назовут справедливым какое-то абстрактное пространство? Почти пустыню… Над которой – только небо в дыму отечества.
Вообще о справедливости лучше всего рассказали бы многие достойные люди, жившие в нашем государстве с начала его основания до последнего десятилетия 20 века. Но они уже ничего не скажут. С того света слово не дают. Но кто сохранит те слова, что они когда-то произнесли и могли бы произнести? И те героические поступки, которые совершили и могли бы совершить? Кто? Неужели только не мы?
Нам остается только надеяться, что зло всегда временно, даже, если на него отпущено слишком много времени.
(Статья опубликована в международном аналитическом журнале «Левое крыло» №2, 04.2008)
